Изменения

Если рассматривать Просвещение как этап истории философской мыслиУподобление знания свету, то мы вынуждены будем признатьа невежества тьме относится к числу древнейших метафор культуры. Просветителями всегда называли тех, что он не был богат яр открытиямикто несет людям новое знание, принципиально новаторскими идеями. Филосо-просветители восприняли обучает и развили наследие своих великих предшественников XVII ввоспитывает. Их воззрения на природу опирались на физику Декарта и НьютонаПросвещением же с большой буквы называется культурное движение, метафизику Спинозыохватившее в XVIII в. все страны Европы, гносеология — на локковский сенсуализмСеверную, социальная философия — на доктрины Гоббса а отчасти и Локка. И все же эта философия оригинальна Южную Америку и даже уникальставшее важной вехой в духовной истории западного мира. Она оказала грандиозное влияние на умы современниковФилосо­фия в культуре Просвещения играла столь важную роль, изме мировоззрение общества что понятия «просветитель» и стала прелюдией к тем грандиоз преобразованиям«философ» считались синонимами. Человек *мог быть математиком, в результате которых родилась современная западная цивилизацияврачом, свободным литератором, государственным чиновником, но его называли философом, если он был просветителем, то есть критически мыслящим человеком.

Уподобление знания светуВспомним, а невежества тьме относится к числу древнейших метафор культуры. Просветителями всегда называли техчто под знаком критики зарождалась философия Но­вого времени; ее родоначальники Бэкон и'' ''Декарт задумали построить заново всеобъемлющую картину мира взамен традиционной религи­озной, кто несет людям новое знаниене беря из прошлого ничего готового, обучает но всё подвергая кри­тике — сомнению и проверке опытом и воспитываетразумом. Просвещением же с большой буквы называется культурное движениеФилософы Просве­щения подвергли критике не только устаревшие знания, охватившее но и устарев­шие общественные порядки. Методологическая установка Декарта «доверяй только своему разуму» превратилась в XVIII впризыв, обращенный к современникам. Кант, не разделявший воззрений просветителей, су­мел все страны Европыже воздать им должное, Севернуюопределив Просвещение как «совер­шеннолетие человечества», а отчасти и Южную Америку и ставшее важной вехой в духовной истории западного мирапоследнее — как умение пользоваться своим собственным рассудком. Филосо в культуре Просвещения играла столь важную рольНе умеющий или не желающий мыс­лить самостоятельно отказывается от того, что понятия «просветитель» составляет привилегию и «философ» считались синонимамидаже обязанность человека, и низводят себя до уровня ребенка или домашнего животного. Человек *мог быть математиком, врачом, свободным литератором, государственным чиновником, но его называли философом, если он был просветителем, то есть критически мыслящим человеком«Имейте мужество пользоваться своим собст­венным умом» — вот истинный девиз Просвещения согласно Канту.

ВспомнимСвою классическую форму культура Просвещения обрела во Франции. Вольтер (Франсуа Мари Ариэ), что под знаком критики зарождалась философия Но времени; ее родоначальники Бэкон и'' ''Декарт задумали построить заново всеобъемлющую картину мира взамен традиционной религиШарль Луи Монтескье, не беря из прошлого ничего готовогоДени Дидро, но всё подвергая кри — сомнению и проверке опытом и разумом. Философы Просве подвергли критике не Жан Лерон д’Аламбер, Жюльен Офрен де Ламетри, Жан-Жак Руссо, Поль Анри Гольбах, Клод Адриан Гельвеции, Мельхиор Гримм -вот только устаревшие знаниянекоторые, но и устарев общественные порядкисамые известные имена из блестящей когорты французских просветителей. Методологическая установка Декарта «доверяй только своему разуму» превратилась Это люди, которые имели мужество пользоваться своим собственным умом открыто, публично в призывстране, обращенный к современникамкоторая оставалась одним из самых крепких оплотов средневековья в Европе. КантЗдесь король мог сказать: «Государство — это я», поскольку уже около ста лет не разделявший воззрений просветителейсобирались Генеральные штаты (собрание пред­ставителей дворянства), а буржуазия, су игравшая все же воздать им должноеболее заметную роль в экономике страны, определив Просвещение как «совер человечества», а последнее — как умение пользоваться своим собственным рассудкомвообще не имела политических прав. Не умеющий или не желающий мыс самостоятельно отказывается от тогоимело их и крестьянство (23 из 25 млн чел. населения страны). Като­лическая церковь, что составляет привилегию устоявшая перед натиском Реформации, приговари­вала к галерам, порола и даже обязанность человекаказнила протестантов. Всякое печатное и устное слово подвергалось цензуре, парижский парламент запрещал и низводят себя до уровня ребенка одну за другой сжигал книги передовых мыслителей. Крестьяне ни­щенствовали и вымирали от «народной болезни» (так называли голод­ную дистрофию). «Мы приближаемся к эпохе кризиса, к веку револю­ций», — писал Руссо в 1767 г. Прежде чем началась Великая французская революция, она совершилась в умах людей. Вначале было слово… Философы говорили о революции как о крайне опасной и крайне нежелательной перспективе, но вольно или домашнего животногоневольно они готовили Францию к штурму Бастилии. «Имейте мужество пользоваться своим собст умом» — вот истинный девиз Просвещения согласно КантуПросвещение свидетельствует, что сло­во философа способно иной раз превращаться в дело. Явление доста­точно редкое для истории философской мысли.

Свою классическую форму культура Просвещения обрела во Франции. Вольтер (Франсуа Мари Ариэ)Просвещение объединило людей разнообразных философских взглядов и политических убеждений, Шарль Луи Монтескьесреди них встречаются материа­листы, Дени Дидродеисты, Жан Лерон д’Аламберскептики, Жюльен Офрен де Ламетрипантеисты, Жан-Жак Руссо, Поль Анри Гольбах, Клод Адриан Гельвеции, Мельхиор Гримм -вот только некоторые, самые известные имена из блестящей когорты французских просветителей. Это люди, которые имели мужество пользоваться своим собственным умом открыто, публично в стране, которая оставалась одним из самых крепких оплотов средневековья в Европе. Здесь король мог сказать: «Государство — это я», поскольку уже около ста лет не собирались Генеральные штаты (собрание пред дворянства), а буржуазия, игравшая все более заметную роль в экономике страны, вообще не имела политических прав. Не имело их сторонники просвещенного аб­солютизма и крестьянство (23 из 25 млн чел. населения страны). Като церковьреспубликанцы, устоявшая перед натиском Реформации, приговари к галерам, порола воинствующие безбожники и даже казнила протестантовпоследова­тели «естественной религии». Всякое печатное и устное слово подвергалось цензуре, парижский парламент запрещал и одну за другой сжигал книги передовых мыслителейВнутри Просвещения никогда не стиха­ла полемика. Крестьяне Но как бы ни и вымирали от «народной болезни» (так называли голод дистрофию). «Мы приближаемся к эпохе кризисабыли велики разногласия между филосо­фами, к веку револю»их: воззрения имели общую идейную платформу, — писал Руссо формирова­лись в 1767 г. Прежде чем началась Великая французская революция, она совершилась в умах людей. Вначале было слово… Философы говорили о революции как о крайне опасной русле единого мировоззрения и крайне нежелательной перспективе, но вольно или невольно они готовили Францию к штурму Бастилиистиля. Просвещение свидетельствует, что сло философа способно иной раз превращаться Они были едины по крайней мере в дело. Явление доста редкое для истории философской мыслиследующем.

Просвещение объединило людей разнообразных философских взглядов • В'' ''своей оппозиционности к официальной Франции. Сущест­вующие в стране порядки расценивались ими как неразумные, неспра­ведливые и политических убежденийбезнравственные. Гегель, среди них встречаются материахарактеризуя эту эпоху, деистыговорил об «отчуждении» мира образованных людей от мира действительно­сти. «Чужие» в своей стране, скептикипросветители смотрели на нее как бы глазами иностранцев, пантеисты(это породило своеобразный литературный при­ем, сторонники просвещенного аб и республиканцыиспользованный, воинствующие безбожники например, в «Персидских письмах» Монтескье и последова «естественной религии»в «Простодушном» Вольтера). Внутри Просвещения никогда не стиха полемика. Но как бы ни были велики разногласия между филосоВ глазах ретроградов эти «чужаки» бы­ли «опасной сектой», их: воззрения имели общую идейную платформуврагами христианства, формирова в русле единого мировоззрения добрых нравов и стиля. Они были едины по крайней мере в следующемвластей.

• В'' ''своей оппозиционности к официальной Франции. Сущест в стране порядки расценивались ими как неразумныеОни считали свое время переломной эпохой («Нация начинает мыслить» — говорил Вольтер; «Наука идет вперед семимильными ша­гами», неспра  — радовался Дидро) и безнравственные. Гегель, характеризуя эту эпоху, говорил об «отчуждении» мира образованных людей от мира действительно. «Чужие» с оптимизмом смотрели в своей странебудущее, просветители смотрели на нее как бы глазами иностранцев, (это породило своеобразный литературный при, использованный, например, в «Персидских письмах» Монтескье и в «Простодушном» Вольтера). В глазах ретроградов эти «чужаки» бы «опасной сектой»где им грезился «век триумфа философии», врагами христианства«царство разума», добрых нравов которое принесет счастье и властейблагоденствие человечеству.

• Они считали свое время переломной эпохой («Нация начинает мыслить» — говорил Вольтер; «Наука идет вперед семимильными ша»•  Философы верили, — радовался Дидро) что история возложила на них особую мис­сию — распространять и с оптимизмом смотрели пропагандировать научные знания. Эта вера от­личала их от мыслителей XVII в. и делала просветителями. Влюбленные в будущеенауку, где им грезился «век триумфа философии»они были убеждены в ее всемогуществе и все свои рассуждения о прогрессе строили на этих предпосылках. Следуя бэконовскому «зна­ние — сила», «царство разума»просветители ратовали за практическое применение науки для использования богатств природы, которое принесет счастье совершенствования правопорядка и благоденствие человечествугосударственного правления, улучшения нравов. Один только Руссо,, отказывайся видеть в науке силу, способствующую добродетели и общественной справедливости, и не присоединился к общему кредо просветителей: «Все благо — от знания, все зло — от невежества».

• Философы верилиЗадача, что история возложила на них особую мис — распространять и пропагандировать научные знания. Эта вера от их от мыслителей XVII в. и делала поставленная просветителями. Влюбленные в науку, они определила форму их фи­лософских сочинений: это были убеждены в ее всемогуществе и все свои рассуждения о прогрессе строили на этих предпосылках. Следуя бэконовскому «зна — сила», просветители ратовали за практическое применение науки не только традиционные для использования богатств природыНового времени объемные трактаты, совершенствования правопорядка но и государственного правления, улучшения нравов. Один только Руссофилософские диалоги,романы, отказывайся видеть в науке силупамфлеты, способствующую добродетели драмы и общественной справедливостикомедии, стихи. Это была популярная литература, переводившая сложные философские абстракции на язык здравого смысла и не присоединился к общему кредо просветителей: «Все благо — от знания, все зло — от невежества»делавшая их доступными для среднего читателя.

ЗадачаНикакой организации, поставленная просветителямикоторая объединяла бы философов и при­давала их деятельности планомерный характер, не существовало. Все они были очень дружны (взаимная ненависть Вольтера и Руссо — осо­бый случай), встречались и беседовали в парижских салонах и заго­родных домах Гольбаха и Гельвеция — наиболее состоятельных людей своего круга. Случилось так, определила форму что более двух десятилетий их фи сочинений: объединя­ло и общее дело — издание «Энциклопедии, или Толкового словаря на­ук, искусств и ремесел». Любая энциклопедия — это были всего лишь акаде­мическое справочное издание, состоящее? из статей на различные те­мы, расположенные в алфавитном порядке. Однако получив заказ от издателя, редакторы Дидро и д’Аламбер сумели поставить дело таким образом, что академический труд превратился в грандиозное просве­тительское мероприятие, глубоко повлиявшее на всех образованных европейцев. В предисловии, написанном Дидро и ставшим своеобраз­ным манифестом культуры Просвещения, говорилось, что цель Эн­циклопедии — «объединить знания, рассеянные по поверхности зем­ной, изложить их в общей системе для людей, с которыми мы живем, и передать их людям, которые придут за нами: дабы труды минувших веков не только традиционные были бесполезны для Нового времени объемные трактатывеков грядущих, но дабы наши потомки, став образованнее, стали также добродетельнее и философские диалогисчастливее „ чтобы мы могли умереть с сознанием исполненного перед человечеством долга“. Авторами Энциклопедии стали самые выдающиеся ученые, романыписатели, памфлетыхудожники, драмы архитекторы и комедиифилософы „века разума“. Сразу после выхода в свет первого тома в 1751 г. в обществе разразилась ''бу­ря. ''Против издания, враждебного алтарю и трону, печаталось огром­ное количество памфлетов, брошюр и статей, назначались следствен­ные комиссии, издание неоднократно завещалось Королевским сове­том, стихиа затем возобновлялось. Это была популярная литератураС 1759 по 1765 гг. Энциклопедия публи­ковалась нелегально и совершенно анонимно. Многие сотрудники, переводившая сложные философские абстракции на язык здравого смысла не выдерживая травли, оставляли работу. ''И ''все же дело было доведено до конца: свет увидели 23 увесистых тома по 950 страниц каждый, к которым прилагались 12 томов таблиц, чертежей и делавшая рисунков и'' ''тома с указателями. Нужно воздать должное мужеству энциклопедистов и дипломатическому таланту издателей, умело использовавших свои связи при дворе. У энциклопедистов было много сочувствующих и во Франции, и по всей Европе, а гонения только увеличивали их доступными для среднего читателячисло. И еще одно немаловажное обстоятельство, не раз спасавшее Энциклопе­дию: это было крупнейшее коммерческое предприятие, которое по­требовал э огромных денежных вложений, но игра стоила свеч — изда­тели получили 500 % чистой прибыли. Ни одна отрасль торговли не приносила тогда подобных барышей. „Век разума“ был и веком наби­равшего силу капитализма.

Никакой организацииФилософские воззрения просветителей достаточно трудно свести в цельную систему. Спектр её интересов был чрезвычайно широким: это и натурфилософия, которая объединяла бы философов и при их деятельности планомерный характергносеология, не существовало. Все они были очень дружны (взаимная ненависть Вольтера и Руссо — осо случай)антропология, встречались и беседовали в парижских салонах и заго домах Гольбаха и Гельвеция — наиболее состоятельных людей своего круга. Случилось такэтика, что более двух десятилетий их: объединя и общее дело — издание «Энциклопедииэсте­тика, или Толкового словаря на, искусств и ремесел»социология. Любая энциклопедия — это всего лишь акаде справочное издание, состоящее? По каждой из статей на различные тепроблем, расположенные в алфавитном порядкекак уже отмечалось, вы­сказывалась весьма разноречивые суждения. Однако получив заказ от издателяКроме того, редакторы Дидро и д’Аламбер сумели поставить дело таким образом, что академический труд превратился для мыслите­лей просвещенного века оказался неприемлемым „дух систем“ ХУП в грандиозное просве мероприятие, глубоко повлиявшее на всех образованных европейцев. В предисловииВыступив против глобальных метафизических концепций Декарта, написанном Дидро Спинозы и ставшим своеобраз манифестом культуры ПросвещенияЛейбница, говорилосьони намеренно стремились к „антисистемно­сти“, что цель Эн — «объединить знания, рассеянные по поверхности зем, изложить их в общей системе для людей, с которыми мы живем„антиметодичности“, излагая свои идеи фрагментарно и передать их людям, которые придут за нами: дабы труды минувших веков не были бесполезны для веков грядущих, дабы наши потомки, став образованнее, стали также добродетельнее и счастливее „ чтобы мы могли умереть с сознанием исполненного перед человечеством долга“даже беспорядочно. Авторами Энциклопедии стали самые выдающиеся ученыеИсключением является, писателипожалуй, художникитолько Гольбах, архитекторы обобщивший воззрения своей эпохи и философы „века разума“. Сразу после выхода изложивший их в свет первого тома в 1751 г. в обществе разразилась книге, кото­рая так ''бу. я ''Против изданияназывается „Система природы“. Логика построения этой книги, враждебного алтарю и тронуочевидно, печаталось огром количество памфлетов, брошюр отражает и статей, назначались следствен комиссии, издание неоднократно завещалось Королевским сове, а затем возобновлялосьобщую логику просветительского миро­воззрения. С 1759 по 1765 ггЕго ядром является философская антропология. Энциклопедия публи нелегально и совершенно анонимноФилософия природы выступает общим основанием для рассуждений о человеке как природном существе. Многие сотрудникиА философия человека, не выдерживая травлив свою очередь, оставляли работу. ''И ''все же дело было доведено до конца: свет увидели 23 увесистых тома по 950 страниц каждыйста­новится основанием для разработки этических, к которым прилагались 12 томов таблиц, чертежей правовых и рисунков и'' ''тома с указателямисоциально-политических воззрений. Нужно воздать должное мужеству энциклопедистов Итак, природа-человек-общество — этой ло­гике будем следовать и дипломатическому таланту издателей, умело использовавших свои связи при дворемы. У энциклопедистов было много сочувствующих и во Франции, и по всей Европе, а гонения только увеличивал�

Философские воззрения просветителей достаточно трудно свести в цельную систему. Спектр её интересов был чрезвычайно широким: это и натурфилософия, и гносеология, и антропология, и этика, и эсте, и социология. По каждой из проблем, как уже отмечалось, вы весьма разноречивые суждения. Кроме тогоПросветители отказались от дедуктивно-рационалистического стиля мышления, столь характерного для мыслите просвещенного века оказался неприемлемым „дух систем“ ХУП в. Выступив против глобальных метафизических концепций Декарта, Спинозы а значит и Лейбница, они намеренно стремились к „антисистемно“, „антиметодичности“, излагая свои идеи фрагментарно и даже беспорядочноот ме­тафизического осмысления природы. Исключением является, пожалуй, только Гольбах, обобщивший воззрения своей эпохи и изложивший их Побывав в книге, кото так ''я ''называется „Система природы“1726—1729 гг. Логика построения этой книгив Англии, очевидно, отражает Вольтер привез на родину самые передовые идеи самой пе­редовой европейской страны — философию Локка и общую логику просветительского мирофизику Ньюто­на. Его ядром является философская антропологияБлагодаря талантливому перу Вольтера они быстро становятся популярными. Философия природы выступает общим основанием для рассуждений о человеке как природном существеУвлечение сенсуализмом Локка было всеобщим, пре­имущества эмпирического метода познания казались бесспорными. А философия человекаСледуя эмпирической методологии, в свою очередьфранцузские философы стремились опираться на опыт, ста основанием для разработки этическихестественнонаучный материал, правовых и социально-политических воззренийпрежде все­го на физику Ньютона, которая тогда уже потеснила физику Декар­та. ИтакИх воззрения на природу оказываются не метафизическими, природа-человек-общество — этой ло будем следовать и мыа на­туралистическими.

Просветители отказались от дедуктивно-рационалистического стиля мышленияЕстествознание той эпохи стало основанием для формирования двух основных концепций природы — деистической и материалисти­ческой. Деистом был сам Ньютон, столь характерного считавший идею Бога совершенно необходимой для ХУП объяснения первоисточника движения в.природе (Бог дает „первотолчок“ материи), а значит и от ме осмысления природытакже происхождения тех зако­нов динамики, которые он открыл (Бог выступает как разумная упо­рядочивающая сила). Побывав Аргументы Ньютона в 1726—1729 гг. в Англии, пользу существования Бога использовали Вольтер привез на родину самые передовые идеи самой пе европейской страны — философию Локка и физику Ньюто. Благодаря талантливому перу Вольтера они быстро становятся популярными. Увлечение сенсуализмом Локка было всеобщим, пре эмпирического метода познания казались бесспорными. Следуя эмпирической методологииКондильяк, французские философы стремились опираться на опытРуссо, естественнонаучный материалд’Аламбер, прежде все на физику НьютонаМонтескье и другие последователи деизма. Бог не является для них творцом при­роды, которая тогда уже потеснила физику Декари в этом заключается принципиальное новаторстве! деизма в сравнении с традиционной христианской теологией, материя и Бог -две извечно сосуществующие субстанции. Их воззрения на природу оказываются Но если понимать мате­рию как лишенное активности, бездеятельное и инертное вещество (а механика понимает ее именно так), то без идеи нематериальной внешней силы не метафизическимиудастся объяснить даже простейшую форму дви­жения — перемещение в пространстве, а натем более разрешить про­блему' развития.

Естествознание той эпохи стало основанием для формирования двух основных концепций природы — деистической В доктрине материалистов природа признается единственной субстанцией, вечной и материалистинеистребимой. Деистом был сам Ньютон, считавший идею Бога совершенно необходимой Она не нуждается для объяснения первоисточника своего существования ни в чем внешнем, ни в чем постороннем, поскольку источник движения находится в природе (Бог дает „первотолчок“ ней самой. „Мы скажем, что движе­ние — способ существования материи), а также происхождения тех зако динамикичто материя движется благодаря собственной энергии, которые он открыл (Бог выступает как разумная упо сила)что она обязана своим движением внутренне присущей ей силе“. Аргументы Ньютона в пользу существования Бога использовали Вольтер„Но, Кондильякспросят нас: откуда эта природа получила свое движение? Мы ответим, Руссочто из самой себя, д’Аламберибо она есть великое целое, Монтескье и другие последователи деизмавне которого ничего не может существовать“. Бог Так Гольбах дает чеканные формулировки главных принципов материализма Нетрудно заметить, что здесь развивается идея Спинозы о природе как причине самой себя. Однако у французских последователей великого голланд­ца мы не является для встретим свойственного Спинозе противопоставления суб­станции модусам. Для них творцом при, это одно и в этом заключается принципиальное новаторстве! деизма в сравнении с традиционной христианской теологиейто же, поскольку материя реаль­но существует и Бог -две извечно сосуществующие субстанциипознается в виде природах тел. Но если понимать мате как лишенное активности, бездеятельное чувственных вещей. Понятия „природа“ и инертное вещество (а механика понимает ее именно так)„материальная субстанция“ оказываются тожде­ственными, то без идеи нематериальной внешней силы не удастся объяснить даже простейшую форму дви — перемещение в пространстве, а тем более разрешить протаков натуралистический ''стиль '' развитиямышления.

В доктрине материалистов природа признается единственной субстанцией, вечной и неистребимой. Она не нуждается для своего существования ни в чем внешнем, ни в чем постороннем, поскольку источник движения находится в ней самой. „Мы скажем, что движе — способ существования материи, что материя движется благодаря собственной энергии, что она обязана своим движением внутренне присущей ей силе“. „Но, спросят нас: откуда эта природа получила свое движение? Мы ответим, что из самой себя, ибо она есть великое целое, вне которого ничего не может существовать“. Так Гольбах дает чеканные формулировки главных принципов материализма Нетрудно заметить, что здесь развивается идея Спинозы о природе как причине самой себя. Однако у французских последователей великого голланд мы не встретим свойственного Спинозе противопоставления суб модусам. Для них это одно и то же, поскольку материя реаль существует и познается в виде природах тел. чувственных вещей. Понятия „природа“ и „материальная субстанция“ оказываются тожде, таков натуралистический ''стиль ''мышления. Внутренняя структура материи трактовалась философами в пол пол­ном соответствии с естествознанием той эпохи, то есть в духе атомизма. Представление о том, что все физические тела состоят из неделимых частиц — атомов и молекул (тогда их предпочитали называть именно молекулами), разделяли такие корифеи науки, как Ньютон и Бейль. Философы, стремившиеся быть натуралистами, считали, что взаимовзаимо­действие?! невидимых молекул, находящихся ''в ''беспрерывном движедвиже­нии, можно объяснить образование всех наблюдаемых нами вещей. В духе ньютоновского естествознания был осмыслен и внутренний ме ме­ханизм движения материи, как мельчайшие частицы, так и тела двидви­жутся, повинуясь трем законам механики — закону притяжения-оттал оттал­кивания (вследствие этого образуются из молекул и распадаются раз раз­личные тела), закону инерции (сила, позволяющая предметам сохра сохра­нять себя и сопротивляться внешним воздействиям) и закону причин причин­ности (в природе нет места случайности, все обусловлено естествен естествен­ными причинами, причем одна причина порождает лишь одно следстследст­вие, и необъятную цепь причинно-следственных связей нельзя разо разо­рвать ни ''я ''одном звене, не нарушив целостности и единства природы). Итак, движение порождает, некоторое время сохраняет, а затем раз раз­рушает одну за другой разные части Вселенной. Между тем, количе количе­ство материи всегда было, есть и будет одним и тем же. Круговорот соединяющихся и распадающихся однородных частиц, не имеющий ни начала, ни конца, ни цели, ни смысла. Работает гигантская машина природы … Довольно унылая, мертвенно-однообразная картина миромиро­здания. Наиболее последовательным приверженцем механистического материализма был Поль Гольбах, и Гете иронизировал по поводу его книги: „Как же пусто и неприветливо стало у нас на душе от этого пе пе­чального атеистического полумрака, закрывшего собой землю со все все­ми ее образованиями, небо со всеми его звездами. …Мы бы этим удовудов­летворились, если бы автор на. наших глазах построит мир“. В самом деле, каким образом в рамках этой системы можно понять отличие неживой природы от органической, объяснить бесконечное разнообра разнообра­зие живых существ, постичь самое загадочное явление универсума -человеческий разум?

''Во-первых, ''имеется в виду естественное происхождение челове челове­ческого рода. Эта идея, противопоставленная библейской идее творения, существовала в двух вариантах. Некоторые философы допускали, что первые люди возникли в результате „комбинирования“ подходя подходя­щих веществ, то есть прямо из неорганической природы. Довольно за за­бавно выглядят сегодня рассуждения Ламетри о том, как в древней древней­шем море, покрывавшем первоначально землю, среди зародышей все все­возможных организмов образовались и „яйца“, из которых год воз воз­действием солнца вылупились первые человеческие существа. Наряду с механистической гипотезой антропогенеза высказывалась и эволюэволю­ционная, согласно которой человек выступал высшей ступенью разви разви­тия органического мира. Тот же Ламетри заявил, что ему „нисколько не нелепой и не странной кажется мысль о происхождении человека от животных“. Вспомним, что в XVIII в. научные исследования про про­блемы антропогенеза еще не велись и конкретные знания в этой об об­ласти совершенно отсутствовали. Гольбах честно признавайся, что „опыт не дает нам возможности решить этот вопрос“. Признаемся, что и сегодня эта проблема освящается лишь на основе гипотез.

''Во-вторых, ''человек как явление природы обладает определенной телесной организацией, а значит — физиологическими потребностями и „физической чувствительностью“ (способностью испытывать удо удо­вольствие и страдание). В этом отношении все люди одинаковы и со со­вершенно равны; представление о природном равенстве людей станет для просветителей основанием для требования равных социальных и политических прав. А естественное стремление к удовольствию будет рассматриваться как главная движущая сила человеческого поведения.

''В-третьих, ''в качестве природного явления рассматривается и душа человека. Декарт, как мы помним, полагал, что механическими закономерностями можно объяснить все явления природы, даже жиз жиз­недеятельность животных (это своеобразные машины), все, кроме способности человека мыслить. Поэтому⁷ он и ввел понятие мыслящей, или духовной, субстанции, которая полностью противоположна суб суб­станции материальной. Возражая Декарту, врач-философ Ламетри оза оза­главил одну из своих книг „Человек-машина“, в которой писал, ссы ссы­лаясь на свою медицинскую практику¹, что душа — это лишенный со со­держания термин, которым можно пользоваться только для обозначе обозначе­ния той части нашего организма, которая мыслит, то есть мозга. Душа в представлении французских философов — это не что иное, как способ способ­ность человека чувствовать и мыслить, вытекающая из специфическо специфическо­го строения его тела. Стало быть, это не самостоятельная субстанция никогда не делали людей ''лучшими» ''(Гельвеции). Просветители считасчита­ли, что церковь воспитывает ''трусов, ''поскольку проповедует послушапослуша­ние, фанатиков поскольку преследует инакомыслие, что она уничтожа уничтожа­ет разум, поскольку предписывает пастве веру в незыблемые формулы догматики. Борьба против церкви была и борьбой против авторитарного мышления,   несовместимого с главным с  главным  принципом Просвещения «имейте мужество пользоваться своим собственным умом». Столь лее резки суждения о другом «воспитателе» общества — государстве. Рас Рас­сматривая различные исторические формы деспотических государств (Ассирия, Вавилон, Персия, Римская империя, Османская империя и пр.), философы всегда имели в виду свою Францию, попавшую под иго тирании. Суть деспотического правления повсюду одинакова: судьба общества находится в руках одного человека. Общество оказывается расколотым на бюрократическую верхушку, придворных льстецов, оза оза­боченных только тем, чтобы удержаться на своих местах, и массу бес бес­правных рабов. Там, где нет слободы, нет места главной гражданской добродетели — стремлению действовать на благо общества. Следствие деспотизма — всеобщее равнодушие к общественному благу. Таковы плоды непросвещенного воспитания.

Так, на сцене появляется миссионер Разума — Просветитель, при при­званный улучшить нравы, изменить общественные порядки и сделать людей счастливыми. Создание светской этической теории было не не­простой задачей. Религия, против которой так резко выступили филофило­софы, заключала в себе священные, богоустановленные и потому не не­зыблемые нормы морали. Тогда (как, впрочем, и теперь) подавляющее большинство людей считало, что без веры не может быть и добродедоброде­тели. «Если Бога нет, то все дозволено», — скажет Достоевский. Вот почему Вольтер, Монтескье, Руссо, как и многие другие идеологи Просвещения, полагали, что независимо от того, верно или ложно христианское вероучение, религия нужна обществу для сохранения порядка. ''Вера ''в карающего и вознаграждающего Бога заставляет лю лю­дей воздерживаться от дурных поступков и побуждает к добродетельдобродетель­ным. Именно это имел в виду Вольтер, когда говорил: «Если бы Бога не было, его следовало бы выдумать». Вера в Высшего Судью несет утешение страждущим и является уздой для властвующих. Эти сооб сооб­ражения стали еще одним аргументом в пользу деизма. Атеизм же — привилегии разумных и образованных людей, это мировоззрение не годится для большинства, ибо большинство вовсе не разумно.

Философы-материалисты высказывались за полное отделение «царства морали» от «царства религии», поскольку «они несовместимы и их интересы не могут слиться» (Гольбах). Они хотели развеять расхо расхо­жие представления о том, что атеизм порождает вседозволенность, и додо­казать, что общество атеистов может быть нравственным. Проштудиро Проштудиро­вав Библию, Гольбах пришел к выводу, что христианство имеет «две морали». «Первая мораль» — это обязанности человека по отношению к Богу и церкви — искренняя вера, отказ от своей воли и повиновение свя свя­щенным авторитетам, исполнение обрядов и чтение молитв, аскетиче аскетиче­ские ограничения. «Вторая мораль» — это нравственные императивы, призванные регулировать отношения между людьми, — не убивай, не кради, не лги, не прелюбодействуй, уважай родителей, не притесняй слабого, люби ближнего. Нужно быть безумцем, чтобы не видеть зна зна­чимости этой «второй морали» для совместной жизни людей, для благо благо­получия общества. Как свидетельствует Библия,   жития святых и исто исто­рия церкви, «вторая мораль» то и дело приносится в жертву «первой». Разве церковь не убивала иноверцев, еретиков, ученых, разве не стреми стреми­лась к обогащению? Почему сам Бог, как видно из Библии, попирает им самим установленные законы? Почему, например, царь Давид, один из героев книги Гольбаха «Галерея святых», который был коварным лжелже­цом, распутником и душегубцем, почитается как герой веры? Какова общественная польза аскетических подвигов отшельников и монахов? В глазах просветителей «вторая мораль», и только она, является подлин подлин­ной моралью, поскольку добродетель в их представлении — это все, что служит общественному благу и делает людей счастливыми в их единст единст­венной земной жизни. И она совсем не нуждается в «первой». «Чтобы постичь основы морали, людям нет необходимости ни в богословии, ни в откровении, ни в богах, для этого совершенно достаточно простого здравого смысла», — считал Гельвеции. Здравый смысл — вот предпосылка добродетельного поведения.

Для утверждения добродетели совершенно недостаточно нравст нравст­венных проповедей, высокопарных призывов вроде «любите ближне»ближне­го», «жертвуйте собой ради общего блага». Конечно, всегда были и будут люди, способные к альтруизму и самопожертвованию (напринапри­мер, герои римской истории Катон и Брут, на которых так .побили ссылаться просветители), но это подвижники-одиночки. Большинство вовсе не таково. Поскольку же речь шла о морали для большинства, необходимо было найти для нее более надежное основание, чем альтруизм или чувство долга. Таким основанием был признан личный интерес. Автором теории личного интереса стал Гельвеции, чья книг «Об уме» была сожжена по решению парижского парламента. Ему не обходимо было разрешить общую для всех этических учений проблему: каким образом может быть согласован интерес индивида с интересом общества. Согласно Гельвецию человек — это эгоист, каждый лю лю­бит себя и безразличен к другим. Любовь к себе естественна, как есте есте­ственно чувство самосохранения, она проистекает из самой природы человеческого существа: обладая физической чувствительностью, то есть испытывая боль и удовольствие, мы, естественно, стремимся к удо удо­вольствию и сторонимся страданий. Себялюбие, которое обычно осу осу­ждается как нечто низкое и отвратительное, в действительности эти эти­чески нейтральное явление, поскольку это явление природы. Все че че­ловеческие поступки и отношения строятся на этом фундаменте, каж каж­дый стремится к собственному удовольствию, пользе и выгоде, то есть преследует личный интерес. Ради собственного удовольствия мы лю лю­бим и дружим. Вовсе не бескорыстна и честность, поскольку посту посту­пающий честно и справедливо рассчитывает на уважение окружаюокружаю­щих, а уважение дает ему возможность влиять на людей, извлекая из этого выгоды и преимущества. Даже в обществе люди объединяются из-за любви к себе, понимая, что этот союз им выгоден. Здравый смысл подсказывает члену сообщества: целесообразнее поступиться частью своих интересов, чем добиваться своей выгоды любыми средсред­ствами, лучше ограничить себя в чем-то, чем потерять все. Так здра здра­вый смысл преобразует грубый эгоизм в эгоизм разумный. Высшей нравственной задачей оказывается не воспитание альтруизма во имя призрачного общего блага, а воспитание разумного эгоизма во имя пользы каждого. Гельвеции становится родоначальником утилитаризутилитариз­ма, филфилософского направления, которому суждена была громкая по­пулярность в следующем столетии.

Попытка Гельвеция увязать добродетель с корыстью вызывала негодование Руссо: «Каждый, говорят, содействует общему благу из-за своего интереса. Но откуда же происходит то, что справедливый содействует ему в ущерб себе?… Личным интересом можно объяснить лишь поступки злых… Не из корысти вытекает нравственность, она — результат врожденной любви к другим людям и к справедливости». Дидро иронизировал: сам господин Гельвеции, оставивший доходное место генерального откупщика ради ради  любви к истине и беспокойной жизни опального литератора, служит лучшим опровержением его ути ути­литаристской теории морали. Дальше мы увидим, что Кант будет строить свою этику на принципе антиутилитаризма: нравственные по по­ступки совершаются вопреки личной склонности или расчету, они не имеют никаких внешних мотивов, их единственный мотив — чувство долга. Но это уже совсем другая этика. Просветители же, в более или менее откровенной форме, восприняли идеи личного интереса и ра ра­зумного эгоизма, столь органичные их мировоззрению.

Наиболее действенным средством воспитания общественной доб доб­родетели просветители считали законодательство. «Если законы хорохоро­ши, то и нравы хороши, если законы дурны, то и нравы дурны». Какие же законы хороши? Те, что «связывают благо отдельных лиц: общим благом, так чтобы гражданин лишен был возможности повредить обоб­ществу, не повредив себе», — считал Дидро. Себялюбие порождает многочисленные пороки, но его можно превратить в добродетели при помощи хитроумного законодательства. Нужны такие законы, испол испол­нение которых убеждало бы всех, что быть порядочным человеком вывы­годно, а быть злодеем — нет. Просвещенный законодатель ''будет ''назна назна­чать такие наказания для преступников и такие поощрения для законо законо­послушных граждан, что всякий разумный человек будет заинтересо заинтересо­ван в добродетельном поведении. Место верховного нравственного арар­битра, карающего и награждающего Бога, в светской этической док док­трине занимает закон. А еще — общественное мнение: презрение и гнев людей, вызывающие тягостное чувство стада и угрызения совести, мо мо­гут быть весьма действенным наказанием для согрешившего, а одобре одобре­ние и любовь — наградой для праведника. В церковном отпущении гре гре­хов просветители усматривали большой вред для морали и грана.

На почве философской антропологии строились не только этиче этиче­ские теории, но и вырастали социально-политические идеалы эпохи, проекты наилучшего государственного устройства. Они обретали, раз раз­нообразные формы, более или менее радикальные. Большинство про про­светителей (Вольтер, Дидро, Гольбах, Гельвеции и др.) наилучшей формой государственной правления для Франции считали просвещен просвещен­ный абсолютизм, Монтескье был поклонником парламентской монар монар­хии английского образца, а Руссо — убежденным республиканцем. Не стоит, однако, преувеличивать различия этих проектов, поскольку все они были вариантами либерально-демократических преобразований, все они базировались на теории общественного договора. Теория общественного договора, унаследованная от Гоббса и Локка, именно во Франции приобрела свою классическую завершензавершен­ность. В работе Руссо, которая так и называется «Об общественном договоре», сформулированы ее основные принципы.

Поняв преимущества совместной жизни, индивиды заключают договор о взаимных правах и обязанностях, поручая некоему третей третей­скому судье — государству осуществлять общую волю; отныне госу госу­дарство призвано защищать естественные права гражданина.

Руссо критиковали и высмеивали за то, что он выдумал одиночку «робинзона», живущего в вымышленном «естественном состоянии», история такого не знала, люди, в том числе и первобытные, всегда жи жи­ли коллективами. Однако и критики Руссо толковали о «человеческой природе» автономного индивида и его естественных правах. Нам важ важ­но понять, что под общественным договором подразумевалось не только и не столько реальное историческое событие — переход перво перво­бытного общества к государственной жизни. Речь шла об обществен обществен­ном идеале, о том, каким должно стать разумное общество. В таком случае автономный индивид оказывается не дикарем-одиночкой, а су су­веренно (?!) личностью, свободным и ответственным гражданином, гото гото­вым к сознательному участию в политической жизни, а естественные права — гражданскими правами. Первоначальное естественное состоя состоя­ние оказывается схожим с состоянием полного бесправия в условиях деспотизма, а заключение общественного договора — созданием демо демо­кратического государства. В облачении теории общественного догодого­вора, таким образом, выступали новые социальные идеалы.

Характер социально-политических проектов зависел от того, к кому была обращена просветительская миссия. Один только Руссо, которого Вольтер называет «философом оборванцев», был последова последова­тельным демократом, полагая, что без просвещенного народа невоз невоз­можно и просвещенное государство. Убежденный республиканец, в трактате «Об общественном договоре» он говорит о «суверенитете народа», о призвании государства выражать «совокупную волю нации». Это означало, что только сам народ (а не его представители) полномо полномо­чен издавать законы, поручая их исполнение выборным магистратам. Народные собрания античного образца представлялись ему наиболее адекватной формой волеизъявления нации. Сознавая практические трудности осуществления плебисцитов и такой большой стране, как Франция, он говорил о некоем «мудром законодателе», который мог бы выносить законопроекты на суд народа (своеобразный аналог «просвещенного монарха»).

Откровенные республиканские симпатии мы встретим и \ других просветителей. Вольтеру, Монтескье, Дидро, Гольбаху, Гельвецию эта эта­лоном государственного устройства представлялась Римская республика, все они с вдохновением писали о свободе, равенстве, гражданственности и любви к отечеству, но все же … склонялись к монархии. Почему? По По­тому что республиканский строй может быть реализован только в не не­больших по территории странах, потому что монархия — традиционный для Франции и значит более устойчивый институт, наконец, потому что демократия таит в себе разрушительные силы, способные уничтожить свободу. Народ необразован и непросвещен, а просвещение — долгое и трудное дело, к тому же вряд ли когда-нибудь удастся просветить, всех в равной степени. Главным советчиком народа являются его страсти, неис неис­товство и необузданная горячность. Когда демос, получив свободу, при при­ходит к власти, он пьянеет от честолюбия и силы, которую ''не ''научился применять благоразумно. Свобода перерождается в своеволие, вседозво — вседозво­ленность — в анархию, демос — в охлос. Анархия неизбежно порождает диктатуру, то есть новый деспотизм. Рассуждая таким образом и ссылаясь на исторические примеры, философы как будто предвидели кровавый сце сце­нарий Французской революции 1789—1793 гг. Именно эти резоны питали их надежд}- на гипотетического просвещенного монарха, которому и ад ад­ресованы проекты социально-политических реформ. Просвещение «вер» «вер­хов» представлялось более реальной задачей, чем просвещение «низов». Французские мыслители впервые поставили проблему «власть-интеллигенция-народ», которая впоследствии будет так актуальна для русской философии.

Просветительский монархизм совершенно нетрадиционен, по по­скольку в старой форме заключено новое содержание. Если наставниками государя становятся философы, то монарху остается осуществ осуществ­лять приготовленные для него законопроекты, он делится своей вла вла­стью с мудрецами-законодателями, утрачивая свои самодержавные прерогативы. Кроме того, монарх связан с народом условиями обще обще­ственного договора и обязан соблюдать его под страхом ниспровер ниспровер­жения (здесь заключается принципиальное отличие французской вер вер­сии договорной теории от концепции Гоббса). О праве народа на свержение тиранов говорил не только радикал Руссо, но и умеренный монархист Вольтер: достаточно обратиться к его трагедиям «Брут», «Смерть Цезаря», «Агафокл». У Монтескье, ориентировавшегося на социальную философию Локка и политический опыт Англии, монарху отводилась исполнительная власть, а законодательная — двухпалатно двухпалатно­му парламенту, представляющему интересы аристократии и третьего сословия

Интересны попытки просветителей действовать в соответствии со своими убеждениями. Неугомонный Вольтер, называя Фридриха II «Соломоном Севера», а Екатерину II — «Северной Семирамидой», пы пы­тался побудить их к либеральным реформам. Поучительны и резульрезуль­таты. Дидро после полугодового общения с Екатериной II в Петербур Петербур­ге пришел 1С выводу, что русская императрица, желая казаться про про­свещенной правительницей, в действительности является деспотом.

С началом революции идеи просветителей превращаются в лозун лозун­ги политической борьбы и чеканные формулы «Декларации прав чело чело­века и гражданина»: «Люди рождаются и остаются равными в правах»; «Люди имеют право на собственность, безопасность и сопротивление угнетению»; «Частная жизнь личности неприкосновенна»… По мере того как в революционном правительстве фельяны уступали место жирондистам, а жирондисты — якобинцам, общественное сознание стре стре­мительно «левело». В 1789 г. народ приветствовал монарха возгласами «Да здравствует король!» Оппозиция обращалась к королю в надежде на просвещенные реформы, которые примирили бы интересы сослососло­вий. В 1793 г. тот же народ приветствовал казнь короля криками «Да здравствует республика!» Кумиром оппозиции становится Руссо, его книги цитируют лидеры якобинцев, его прах переносится в Пантеон. Стихия революции успокаивается в конце концов в гавани конституци конституци­онной монархии. Республиканские идеалы оживут только в следующем столетии. Таким образом, революционная идеология востребовала все варианты социально-политической философии Просвещения.

Ориентируясь на английские прототипы, французская социаль социаль­ная мысль оказалась оригинальной по крайней мере в одном сущест сущест­венном отношении. Обращаясь к разнообразным проблемам, она на на­стойчиво и неуклонно напоминает нам: общественная система, прино прино­сящая личность в жертву социуму, неразумна, безнравственна и нене­жизнеспособна. Сам общественный договор — это не цель, а'' ''средство, которое позволяет оградить частную жизнь гражданина от произвола власти. Государство существует ради человека, а не наоборот. На страницах просветительских сочинений рождалась идея суверенной личности. Это личность, имеющая мужество пользоваться своим соб соб­ственным умом, склонная руководствоваться здравым смыслом, гото гото­вая защищать свои интересы, свободно распоряжающаяся своей соб соб­ственностью и плодами своего труда, сознающая свои права и обязанобязан­ности. Многие идеи Просвещения представляют сегодня уже только исторический интерес, но не эта. Идеал суверенной личности, ставший главной ценностью европейской цивилизации, не утратил и. вероятно, никогда не утратит своей привлекательности.